Я стал думать о побеге.
Охранники не отходили от меня ни на шаг. Верхней одежды у меня не осталось, хотя все равно бежать в шинели было опасно. В конце концов я решил, что смогу стащить куртку у одного из охранников.
В первые же дни Муслим и Хусейн заподозрили, что я думаю о том, как сбежать. Произошло это совершенно случайно. Я как-то подошел к двери и машинально взялся за ключ. С этого момента отношение ко мне у них изменилось: они спрятали ключ и стали следить за каждым моим шагом. Больше я уже не мог свободно выходить в коридор.
Однажды, это было числа семнадцатого, я обнаружил, что одно из окон в коридоре можно открыть. Как-то раз мы остались вдвоем с Хусейном, потом он вышел в туалет во дворе, я расшатал шпингалеты на раме и сумел открыть окно. На внешней раме я оставил шпингалет открытым, на внутренней закрыл. Теперь мне важно было получить свободу действий, чтобы воспользоваться этим окном.
Я постарался прежде всего привести в порядок одежду, чтобы подготовиться к побегу. По солнцу я пытался определить, где находятся Грозный и Ведено, и напряженно вслушивался в разговоры Муслима и Хусейна (я немного понимаю чеченский), чтобы узнать, где мы находимся.
Для побега мне нужно было быть в очень хорошей физической форме. Но я боялся, что если вдруг начну заниматься гимнастикой - это может вызвать подозрения охраны. Поэтому я предложил им играть в карты на отжимания, приседания и другие физические упражнения. Я спокойно проигрывал, перед сном раз тридцать-сорок отжимался - и был очень доволен своим изобретением. В таких условиях появляется звериная смекалка.
Теперь мне нужно было убедить охранников, что я не могу спать ночью. Я действительно почти не мог спать: меня преследовали мысли о пытках, мучительной и позорной смерти. Я часто вставал, курил или просто сидел, подкручивая фитиль керосиновой лампы.
Главным для меня было получить ночью доступ из комнаты в коридор. Потихоньку я начал убеждать Муслима и Хусейна, что ночью, когда меня одолевает бессонница, я буду выходить в коридор - стирать или читать, и действительно начал это делать.
В последние пять дней, когда я уже получил свободный доступ в коридор, я никак не мог заставить себя выбраться из окна. Я просыпался, думая, что нужно встать, подойти, открыть, вылезти, - и не мог. Непонятно было, куда идти; обращаться к кому-то из соседей было опасно - я мог попасть к ваххабитам или к людям, которые связаны с моими тюремщиками.
Я не знал, где стоят российские войска. Если я на них наткнусь ночью, меня тут же пристрелят. Выяснить что-то у охранников не удавалось: они все время были настороже. Гази Дениев и Саша говорили мне, что мы находимся рядом с селом Дуба-Юрт - совсем в другой стороне от Автуров. Если бы я знал, что нахожусь в Автурах, я сбежал бы не задумываясь.
Но в мире, находившемся за окнами, таилось столько опасностей, что я не мог решиться.
Думал я и о таком плане: укрыться в подвале дома, прорыть нору в тюках с брошюрами Хомейни, остаться там и понять по шумихе, кто меня ищет, чего они хотят. И, когда шумиха уляжется, уйти.
По утрам, когда я просыпался все в той же комнате, я проклинал себя за нерешительность. Может быть, именно сегодня придет машина, которая отвезет меня на расстрел или на пытку к ваххабитам, и я последние минуты своей жизни буду жалеть, что не воспользовался возможностью бежать.
В селе вскоре должна была пройти "зачистка". Старейшины села и командиры федеральных подразделений договорились, что войска войдут в село 25 февраля. Мне было ясно, что меня должны вывезти до этого дня.
Наконец появился Руслан, которого я встретил как избавителя. Я решил, что он побывал у Атгериева и привез какой-то план. Но он принес шокирующее известие: что решено меня продать. Якобы сопротивлению нужны деньги. Он начал спрашивать, сколько за меня могут заплатить. Я попытался объяснить, что этого делать не стоит, потому что о продаже договориться непросто. Моих возражений он не слушал.
Наутро сказал, что пошутил - никто меня продавать не собирается, и ушел.
На следующий день пришли Гази и Саша и сказали, что действительно есть необходимость в деньгах, они будут пытаться получить за меня выкуп, и я должен сказать на пленку, что прошу заплатить за меня миллион долларов.
Я вновь начал возражать, и Саша сказал:
- Ну, хочешь - не миллион, скажи: пятьсот тысяч.
Эта пленка была записана. Еще я написал записку для шефа московского бюро о том, что за меня просят выкуп. Эту записку ему так и не передали. Кассета тоже не появилась.
Гази и Саша в последние дни говорили, что увезут меня 24 февраля. Я был уверен, что меня переправят в горное село Шатой, еще не занятое федеральными войсками. Хотя меня убеждали, что повезут в Дагестан.
Я окончательно решил, что в ночь с 23-го на 24-е сбегу, чего бы это ни стоило.
Но вдруг днем 23 февраля во двор въехали "Жигули" и "Волга". Вошли Гази и Саша. Саша сказал Хусейну, чтобы тот всё за нами убрал. Хусейн вынес матрас.
- Куда мы едем?
- В Дагестан, - сказал Саша.
Мне было сказано лезть в багажник "Волги". Я взял свою сумку и лег на матрас. Саша поехал впереди на "Жигулях", в "Волгу" сели Гази Дениев с шофером. Они не заперли багажник, и, когда мы проезжали по селу, я открыл защелку изнутри и выглянул. Я смог разглядеть только дорогу, вдоль которой стояли люди, продающие самодельный бензин в десятилитровых стеклянных банках. Понять, где мы находимся, было невозможно, и я багажник закрыл.
Через некоторое время мы стали проезжать блокпосты. Машина совершала характерные волнообразные движения, но мы не задержались ни на одном. Так мы миновали семь или восемь блокпостов. Саша о чем-то разговаривал на блокпостах, но машина притормаживала буквально на десять-пятнадцать секунд. Это означало, что у него был какой-то особый пропуск, потому что когда я ехал с милиционерами из Чернокозова в Гудермес на маркированной милицейской машине, нас останавливали на каждом блокпосту и тщательно проверяли. Саша был в маске и с автоматом. Меня очень впечатлило, что он может спокойно ездить в Чечне, а потом и в Дагестане в таком виде.
Фантастическим было то, что они вывозили меня именно 23 февраля. Это одновременно день депортации чеченцев в Казахстан в 1944 году и праздник российской армии. Каждый год распространяются слухи о том, что чеченцы в этот день готовят вооруженное выступление, планируют захватить какие-то села или города... Как правило, ничего не происходит, но тем не менее эти слухи активно муссируются, и милиция перекрывает все блокпосты. Проехать по дорогам Чечни в этот период, обычно длящийся дня три, практически невозможно.
В дороге я попросился по нужде, чтобы понять, где мы едем. Машина свернула в какое-то глухое место, понять было ничего невозможно. Я вышел, подошел Саша, не расстававшийся с автоматом, и мы поехали дальше.
В багажнике я чуть не задохнулся угарным газом - подтекал глушитель. Я постоянно выглядывал из машины и наконец понял, что мы уже в Дагестане: по шоссе ехали машины с дагестанскими номерами. В этот момент я испытал огромное облегчение - понял, что меня не обманули.
Поездка продолжалась часа четыре. Мы заехали в какой-то двор, меня провели в маленький сарайчик из двух комнаток. В одной комнате были топчан и стол, на котором лежали продукты, в другой - еще два топчана, больше ничего.
Московская хроника
"Мы хотим услышать ответы на три вопроса. Первое: где находится Бабицкий, жив он или мертв? Второе: на каком основании российская власть отдает российских граждан в руки бандитов? Третье: означают ли подобные действия прямую, неприкрытую угрозу остальным журналистам, а также свободе слова и печати?"
(Из выступления лидера фракции Союза правых сил Бориса Немцова в Государственной Думе)
"Фарс на крови, который разыгрывается в связи с делом Бабицкого, совершенно отвратителен. Ни президент, ни кто другой не может отдавать бандитам, приговоренным к уничтожению, своих граждан. Это совершенно невиданная вещь".
(Из интервью лидера партии "Яблоко" Григория Явлинского телеканалу НТВ)
"Андрей Бабицкий сейчас находится в Чечне, в селе Алхазурово. Там, кстати, была сделана запись 6 февраля, которую все видели на экранах центральных телеканалов. Его отдали в руки его друзей, к которым он стремился и деятельность которых он освещал. Это человек, который чувствовал себя как рыба в воде именно с этими бандитами из бандформирований. Там - это была его стихия и его жизнь, и он попал туда, куда хотел, его насильно никто не заставлял это делать".
(Из интервью пресс-секретаря МВД России Олега Аксенова телеканалу "Вести")
"Андрей Бабицкий жив-здоров, находится у тех, к кому он захотел уйти".
(Из заявления министра внутренних дел России Владимира Рушайло)
"Вы знаете, что господин Бабицкий, как мы вам и говорили, жив и здоров. Все различные вопросы, которые существуют у прессы, - они законные, но существуют обстоятельства, которые по тем или иным причинам не позволяют отвечать на эти вопросы. Дополнительной информации по поводу Бабицкого у меня сейчас нет".
(Из выступления помощника президента России Сергея Ястржембского на брифинге)
"Бабицкий был арестован исполняющим обязанности прокурора Чеченской Республики 27 января по подозрению в участии в незаконных вооруженных формированиях. Ему были разъяснены права, которые ему предоставляются, в том числе и право иметь защитника. Бабицкий таким правом не воспользовался. 2 февраля мера пресечения - арест - в отношении Бабицкого была органами прокуратуры отменена. Ему была предоставлена возможность выехать из Чеченской Республики в любом направлении. Однако он этим своим правом не воспользовался. 3 февраля он предпочел вернуться на территорию, контролируемую незаконными вооруженными формированиями".
(Из ответа начальника Главного управления прокуратуры на Северном Кавказе Юрия Бирюкова на депутатский запрос Сергея Ковалева)
"Нельзя вести речь об обмене. Это называется добровольное перемещение. Если в тот момент полевые командиры согласились выпустить пять российских военнослужащих, ничего противозаконного тут нет.
(Из интервью Юрия Бирюкова "Радио России")
"В судьбе Андрея Бабицкого обозначился новый поворот: у следствия появились данные, подтверждающие сотрудничество журналиста с боевиками. Если он не явится на допрос, попытается скрыться за границей - его объявят в международный розыск по линии Интерпола.
(Из сообщения в информационной программе телеканала РТР)
"Сегодня стало известно об освобождении из чеченского плена Александра Шерстнева, десантника разведывательной группы, павшей в неравном бою под Харачоем. Тогда в Веденском ущелье погибли 12 наших разведчиков, а двое - Николай Заварзин и Александр Шерстнев - попали в плен. Имя первого освобожденного, Николая Заварзина, впервые прозвучало 3 февраля в сообщении об обмене корреспондента радио "Свобода" Андрея Бабицкого на трех российских солдат. Но, как видно на той знаменитой пленке, запечатлевшей сам обмен, навстречу Бабицкому и сопровождающим его людям ведут явно не Заварзина. Позже и сам Николай Заварзин в интервью "Вестям" рассказал, что был обменен в районе Дуба-Юрта на чеченца".
(Программа РТР "Вести")
"Сегодня директор ФСБ Николай Патрушев, отвечая на вопросы информационных агентств, сказал, что не обладает данными о том, что Андрей Бабицкий в настоящее время находится за пределами России. "Вчера мы получили информацию о том, что Бабицкий собрался лететь из Стамбула в Варшаву или в Минск, - сказал Патрушев, - однако эти сведения не подтвердились".
(Новости телеканала ОРТ)
"Я в контакте постоянно с Генеральной прокуратурой, которая занимается этим делом. Даны соответствующие указания спецслужбам. Эти указания направлены на то, чтобы сделать все, что зависит от наших спецслужб, для того, чтобы сохранить Бабицкому жизнь, здоровье, свободу".
(Из заявления исполняющего обязанности президента России Владимира Путина)
"Я против этого Бабицкого. О нем говорить даже не надо. О нем нужно забыть раз и навсегда, и тему Чечни нужно снять. Нужно ввести в стране военную цензуру, и обо всех вооруженных конфликтах должны информировать только Министерство обороны и Министерство внутренних дел".
(Из выступления кандидата в президенты России, вице-спикера Государственной Думы Владимира Жириновского в программе телеканала ОРТ)
"Руководитель чеченской милиции Бислан Гантамиров сообщил, что Андрей Бабицкий находится в селении Дуба-Юрт к северу от Аргунского ущелья. Гантамиров сказал, что его милиционеры почтут за честь лично отбить Бабицкого у боевиков".
(Агентство РИА)
"Есть оперативная информация о том, что сами чеченцы сегодня используют Бабицкого как прикрытие, потому что понятно, что в том месте, где Бабицкий будет содержаться, российские войска не будут проводить агрессивную борьбу с бандитами".
(Из интервью министра печати России Михаила Лесина радиостанции "Эхо Москвы")
"Андрей Бабицкий находится у мирных жителей в горном районе Чечни. Об этом сегодня Владимир Путин сообщил главе британского МИД Робину Куку".
(Новости ОРТ)
"На встрече с комиссаром по правам человека Альваро Хиль-Роблесом министр иностранных дел России Игорь Иванов заявил, что корреспондент "Свободы" Андрей Бабицкий жив и находится в расположении бандформирований в Чечне".
(Новости ОРТ, 25 февраля 2000 г.)
Через некоторое время в сарайчике появился Саша - в маске, в сопровождении нового человека весьма странного вида: худой, в холщовой курточке с капюшоном, деклассированного облика. Саша оставил Гази Дениева и этого странного дагестанца в "предбаннике", а мы прошли во вторую комнату. Саша достал бутылку водки:
- Выпьешь?
Я согласился. Мне казалось, что если он напьется, я смогу что-нибудь узнать о своей дальнейшей судьбе.
Мы сели выпивать. Саша вытащил два фальшивых паспорта и 300 долларов. Фотографии они пересняли с моего старого паспорта. Карточки были очень плохого качества. На внутреннем паспорте было ясно видно, что фотография подделана, на заграничном подделка была не так заметна из-за маленького размера снимка. Внутренний паспорт был на имя Мусаева Али Иса-оглы, загранпаспорт - на имя Бурова Кирилла Зиновьевича.
- Напиши расписку, что ты получил деньги и документы. - Он дал мне вырезку из "Независимой газеты": - Посмотри, что о тебе пишут. Тебе нужно обязательно уехать из России, тут тебя убьют.
Это была подборка писем - отклики на статью главного редактора Виталия Третьякова о моем деле: обращение американского профессора в мою защиту и три довольно злобных письма о том, что я - предатель.
Саша сказал, что завтра он переправит меня в Азербайджан.
- Отправьте меня лучше в Ингушетию.
- Мы не доверяем президенту Ингушетии Аушеву: он бомбил наших людей в Афганистане.
Саша вдруг стал ругать чеченцев, говорить, что война проиграна и что он лично сделает все, чтобы выловить и повесить Басаева, Хаттаба и Масхадова.
Я попросил только об одном: чтобы завтра, когда мы поедем к границе, он посадил меня в машину - в багажнике легко задохнуться. Он спросил, не попытаюсь ли я как-то привлечь к себе внимание.
- Если бы я хотел это сделать, я бы еще в Чечне стал стучаться в багажник на блокпостах.
Тут Саша продемонстрировал мне крошечный пистолет величиной с ладонь:
- Смотри. Он стреляет бесшумно. - Вынул из пластмассовой упаковки два патрона, зарядил пистолет и выстрелил в стенку. Действительно, пистолет стрелял бесшумно. - Вот что с тобой было бы, если бы ты начал стучаться. Я пристрелил бы тебя прямо в багажнике.
Саша стал давать мне инструкции, как вести себя в Азербайджане:
- Перейдешь границу, возьмешь такси, доедешь до Баку, найдешь своего корреспондента - и там уже думайте сами, что будете делать.
Вечером Саша с Гази Дениевым отправились в баню. В домике остались странный человек в капюшоне и шофер "Волги". По их разговорам я понял, что мы находимся в пригороде Махачкалы.
Саша оставил мне армейский спальный мешок. Я улегся, проснулся очень рано, и сразу же ожили мои страхи. Я очень надеялся, что Гази и Саша напьются и не придут за мной. Если бы они оставили меня в покое, я сам бы решил, что делать. Переходить азербайджанскую границу мне совершенно не хотелось.
Но Саша - опять в маске - и Гази появились. С ними был человек с рельефным, запоминающимся лицом, довольно приятным (хотя после почти дегенеративного облика младшего Дениева любое нормальное лицо могло показаться красивым). Этот человек сказал Саше, что на границе все в порядке, есть договоренность с пограничниками, никаких проблем не будет.
Они вывели меня из дома и посадили в машину. Саша был абсолютно пьян, маска сползала на бок, выглядел он безобразно. С многодневной щетиной я тоже выглядел не лучшим образом и предложил им остановиться и купить бритву: переходить границу в таком виде было опасно.
На маленьком рыночке мы купили одноразовые станки, и прямо на улице я побрился.
Часа три мы ехали до границы. На КПП нас встречал полный дагестанец в дубленке. В будке таможенников дагестанец взял декларацию, я заполнил ее, и мы подошли к таможеннику. Сначала тот равнодушно скользнул взглядом по моему лицу. Потом его словно осенило - он стал пристально в меня всматриваться. Не было сомнений, что он меня узнал.
Появился еще один таможенник. Первый отвел его в комнату, они посовещались, вышли и подписали декларацию.
Минут двадцать я стоял в компании толстого местного таможенника и решил, воспользовавшись моментом, объяснить ему, что из Азербайджана мне надо срочно попасть обратно в Дагестан.
- Мне надо будет вернуться, - сказал я ему. - Может быть, уже сегодня: вдруг я не найду своих сопровождающих. Если поможешь мне перейти, я заплачу.
Он согласился.
Я планировал сделать так: перейти в Азербайджан, несколько часов провести по ту сторону границы, не отходя далеко от КПП, а потом вернуться. Я не чувствовал за собой никакой вины и не знал, зачем мне нужно бежать за границу.
Мы подошли к пограничному КПП. И тут выяснилось, что приехала новая смена пограничников. Я отдал паспорт в будку молодому пограничнику.
- А где печать? - вдруг спросил он.
Меня отодвинул в сторону дагестанец и стал беседовать с этим парнем. Потом подозвали начальника смены. Пререкания продолжались минут сорок.
- Давай сделаем вот что. Мы договорились с местным проводником, тут очень легко пройти в обход КПП через соседнее село.
Саша подарил мне кожаную куртку. Я попросил у Гази Дениева омерзительного вида шапку, но он мне отказал:
- Не могу. Мне сегодня лететь в Москву, там холодно. - И добавил: - Ты потом поймешь, кто мы такие. Будешь в Москве - найдешь меня на улице Гиляровского.
В машине у него лежала огромная кипа газет "Адамалла", которую выпускает Адам Дениев. В особняке на улице Гиляровского находится штаб-квартира Дениева.
Я пересел в "Москвич". Они забрали у меня сто долларов и заплатили проводнику.
- Как тебя зовут? - спросил водитель.
- Подожди, сейчас посмотрю, - и я полез в паспорт.
Я думал, что проводник как-то связан с моими конвоирами. Но он просто оцепенел, когда я стал читать свое имя, которого не знал, на первой странице паспорта. Вытянувшись в струнку, он замер от ужаса - и явно решил, что я чеченский боевик.
- Ты хорошо знаешь этих людей?
На всякий случай я ответил:
- Да, это друзья, которые хотели мне помочь выбраться в Азербайджан. А что?
Он странно на меня посмотрел:
- Знаешь, говорят, что они из ФСБ. Мы сейчас поедем по дороге, они сказали, что позвонят на пост ГАИ - и нас пропустят.
Действительно, когда мы доехали до поста, выяснилось, что туда позвонили, и нам позволили ехать дальше.
Мне было очень важно сорвать переход границы. И я попытался убедить в этом проводника, уверенного в том, что я - воевавший в Чечне наемник. Я решил поддержать эту версию: напустил на себя важный вид, стал говорить резко, отрывисто, употребляя военную терминологию, чем привел его в еще большее оцепенение.
Он сказал мне, что дагестанцы будут ждать его в каком-то доме. Когда он переведет меня через границу, он должен доложить им, что все в порядке. Мало-помалу я внушил ему, что действительно был в Чечне и люди, которые меня привезли, на самом деле обо мне заботятся, но плохо подделали документы, и переходить границу сейчас очень опасно: может быть, нас ожидает засада. Скорее всего, мне лучше вернуться в Махачкалу и все отладить, чтобы документы были в порядке и переход состоялся без проблем.
Мы остановились в лесочке, и я сказал:
- Пока светло, никуда не поедем. Если нас поймают - это будет большая беда не только для меня, но и для тебя тоже.
Я так напугал бедного парня, что он сидел ни жив ни мертв.
Мы дождались темноты. Я опасался, что если он расскажет, что я вернулся в Махачкалу, за мной организуют погоню. Как-то мне удалось убедить его, что ситуация под моим контролем и лучше ему никому ничего не говорить.
- Я сразу понял, кто ты такой, - сказал он, уважительно глядя на мой давний шрам от автокатастрофы, покрасневший от бритья на холоде. - У тебя еще не зажили ранения.
- Я не буду брать на себя лишний риск, я достаточно рисковал в своей жизни. Разворачиваемся и едем в Махачкалу, - сказал я ему.
Мы заехали в ресторанчик. Он перекусил, выпил бутылку пива, и мы поехали в направлении Махачкалы. Загранпаспорт без печати я выкинул, у меня остался только внутренний паспорт, но и его я боялся предъявлять: было очень заметно, что фотография подделана.
На первом же посту ГАИ машину тормознули. Проводник ушел. Его не было пятнадцать минут, полчаса, час... Меня не покидало ощущение, что сзади, в считанных километрах от нас, сопровождавшие меня дагестанцы ждут сообщения о том, что переход состоялся, и если проводник не приедет вовремя - могут начать поиски.
Его не было больше часа. Потом выяснилось, что менты унюхали запах пива.
Наконец он вышел, остановил попутку, посадил меня. В машине сидело четверо дагестанцев - пьяноватых и веселых. Они стали спрашивать, кто я такой. Я сказал, что коммерсант, вожу из Азербайджана турецкие дрожжи и теперь приехал из Москвы передать документы на товар водителю грузовика.
Мы миновали пять постов ГАИ. Каждый раз машину останавливали, проверяли документы. Компания была веселая, к милиции относилась агрессивно. К счастью, у меня ни разу не спросили документов, так что до Махачкалы я доехал совершенно спокойно.
Арест
Я попросил таксиста отвезти меня в самую дешевую гостиницу в городе. Я спокойно устроился в гостиницу "Дагестан" - мой паспорт не вызвал у дежурной никакого интереса. Я посидел в номере, почитал книги и решил выйти на улицу поесть.
Прямо напротив гостиницы было маленькое кафе. Как потом выяснилось, напротив "Дагестана" была другая гостиница, полностью заселенная сотрудниками МВД, и как раз в этом кафе проводили время милиционеры, жившие в гостинице.
Первое, что я услышал, зайдя в кафе, - это сообщение по радио о том, что Мадлен Олбрайт на встрече с Путиным потребовала, чтобы власти решили "проблему Бабицкого".
Я сделал заказ, и тут из-за соседнего стола поднялся милиционер и направился ко мне:
- Ваши документы!
Я дал ему паспорт на имя Мусаева. Он посмотрел паспорт, потом взглянул на меня:
- Но вы же Бабицкий?
- Да. Только, прошу вас, давайте не поднимать шума. Отойдем куда-нибудь, и я все объясню.
Меня отвели в кабинет директора ресторана. Тот тут же заулыбался, стал жать руку. Задержавший меня парень ушел и через час вернулся на министерском джипе. Оказывается, министр внутренних дел Дагестана выделил ему собственную машину, чтобы доставить меня в министерство.
Меня сразу провели к министру Адельгирию Магомедтагирову. Появились корреспонденты местного телевидения. Министр вызвал трех милиционеров, которые меня задержали, и торжественно перед телекамерой вручил им денежные призы за спасение моей жизни.
Атмосфера была очень доброжелательной, меня встретили как героя. Пресс-секретарь МВД Дагестана Абдул Мусаев, мой давний знакомый, пригласил меня в свой кабинет.
Тут начались странности. Я попросил дать мне возможность позвонить в Москву. Мусаев отправился к министру, вернулся и попросил подождать. Потом выяснилось, что по указанию из Москвы запретили показывать пленку, снятую местным телевидением.
Пришел заместитель министра, попросил меня рассказать, что произошло. Я начал рассказывать - и вскоре почувствовал, что наш разговор превращается в элементарный допрос.
- Если хотите меня допрашивать, вызывайте адвоката. Я все расскажу в его присутствии.
К тому времени я уже знал, что у меня есть адвокаты - Генри Резник и Александр Зозуля.
С первых же минут в Дагестане главным предметом моей тревоги было заявление, которое я подписал в Автурах, о том, что если я разглашу тайну удерживавшей меня организации - мои родные будут физически уничтожены. В тот момент я воспринимал это как реальную угрозу. О том, что моим родственникам угрожает опасность, я сказал и министру. Я еще больше испугался, когда узнал, что в Махачкалу прилетела Люда. Но было ясно, что в МВД никто мои слова всерьез не принимает; это меня испугало еще больше.
Появился адвокат Александр Зозуля. Сказал, что возбуждено уголовное дело об использовании поддельных документов.
Был проведен формальный допрос. Я отвечать отказался, ничего не стал подписывать, и после этого меня повезли в районный следственный изолятор. Из здания МВД меня выводили внутренними дворами, потому что у главного входа дежурили журналисты.
Меня бросили в камеру - бетонный квадрат с покатой деревянной площадкой. Там сидел дагестанец, которого взяли после драки.
Оттого, что мои опасения за семью все игнорируют, у меня началось нечто вроде истерики. Я требовал у дежурных, чтобы мне дали связаться с министром и напомнить, что моя жена нуждается в охране. У меня безумно болела левая сторона груди, кололо под лопаткой. Я думал, что это сердечный приступ, и потребовал, чтобы вызвали "скорую помощь".
Прошло несколько часов. С министром меня не связали, "скорую помощь" так никто и не вызвал. То ли милиционеры решили, что я симулирую, то ли у них вообще не было принято вызывать к задержанным врача.
Я раздавил очки, чтобы вскрыть себе вены осколком. К сожалению, это оказался пластик, и осколком я только глубоко поцарапал, но не разрезал вены.
Я попросил сокамерника, чтобы он взял у охранника алюминиевую ложку: ее легко заточить о бетонную стенку и потом уже можно резать все что угодно. Он попросил ложку, но охранник проявил любопытство - зашел в камеру и увидел, что у меня разрезаны руки. Тут же вызвали врача, и тот вколол мне успокоительное.
Вечером меня перевезли в центральный следственный изолятор Махачкалы. В камере было пять коек, двухэтажные железные нары. Один парень из Буйнакска сидел по подозрению в распространении наркотиков. Другой, мелкий мужичок, был арестован за то, что якобы приносил ваххабитам в Карамахи хлеб и поддерживал с ними контакты. Вообще мне сказали, что в изоляторе было много ваххабитов, которых с первого дня заключения насиловали ростовские омоновцы. Они, став "опущенными", теперь убирали тюрьму: ни один уважающий себя зэк не опустится до такой грязной работы.
Выяснилось, что за час до моего появления из камеры убрали телевизор, принадлежавший парню из Буйнакска. Я тут же объявил голодовку, и этот парень решил к ней присоединиться с требованием вернуть телевизор. Он начал качать права, кипишевать, но его просто вывели из камеры и перевели в другую.
Вечером меня вдруг выдернули из тюрьмы. Приехал врач, осмотрел меня, поставил диагноз: межреберная невралгия. И вскоре мне дали свидание с женой.
Оказалось, что Люда добивалась встречи со мной, ей все время отказывали, и наконец она подошла ко входу в Министерство внутренних дел и пригрозила охранникам, что если ей не дадут встретиться с мужем в ближайший час, она ляжет прямо на ступеньки перед министерством и будет лежать. После этого ей сразу разрешили свидание.
Люда дала мне пятьсот рублей: сокамерники сказали мне, что у охранников можно купить все что угодно. Я спрятал их в носок, но, перед тем как отправить меня в камеру, меня обыскали и отобрали деньги.
Потом выяснилось, что мой приятель - милейший грузин Нико Топурия, корреспондент "Франс-пресс", быстро сошелся в Махачкале с серьезными уголовными авторитетами, которые договорились с прокурором города, что меня поместят в тюремную больницу, чтобы облегчить мне существование. Но заступничество бандитов не понадобилось.
Я провел в камере ночь. А на следующий день меня посадили в машину и без всяких объяснений повезли в аэропорт.
Меня завели в абсолютно пустой самолет. Охранники сказали, что это личный транспорт министра Рушайло.
Я попросил, чтобы мне разрешили взять с собой жену, даже не знавшую, что меня отправляют в Москву. Но на мою просьбу просто никто не отреагировал.
Мы прилетели в Москву за полночь - в аэропорт "Быково".
Меня завели в какую-то комнатку. Там сидел мужичок, представившийся старшим следователем по особо важным делам Игорем Данилкиным. Он сонно листал мое дело, ставшее к тому времени довольно пухлым.
- Я изучил документы и пришел к выводу, что вас можно освободить под подписку о невыезде.
Я расписался, и охранники отвезли меня домой.
Началась довольно противная жизнь. Первые два дня у подъезда моего дома на окраине Москвы дежурил милиционер, наводя ужас на соседей. Ежедневно в моей квартире бывало по десять-пятнадцать иностранных корреспондентов. Я лег в больницу с острой невралгией, истощением, потом прошел психиатрическую экспертизу в Институте Сербского по требованию следствия, ходил на бессмысленные допросы к тошнотворному следователю Данилкину.
- Игорь Нестерович, - говорил я ему, - ну что вы, сами не понимаете, что дело дутое, что стыдно его вести? Есть люди, которые реально виновны во всем. Я никакого паспорта не подделывал.
В октябре 2000 года в Махачкале состоялся суд надо мной по обвинению в использовании фальшивых документов.
А за два дня до процесса убили в Москве Гази Дениева. Кто-то связал его убийство с предстоявшим процессом, но я думаю, что это была чисто уголовная история. Гази пошел к какому-то чеченскому банкиру в Москве и потребовал миллион долларов. Банкиру, судя по всему, сумма показалась неподъемной. Он взял охотничье ружье и всадил заряд в грудь Дениеву.
На суде я узнал, что моя история рикошетом ударила по парню, с которым я ехал до Махачкалы и у родственников которого переночевал. У них были два обыска, во время одного из них украли двести долларов. А у Назима закрыли ларек в Дербенте, теперь он не мог работать.
На суде все подтвердили мой рассказ. Обвинение в подделке документов было снято, осталось только их "использование". Меня приговорили к уплате штрафа в 100 минимальных окладов (примерно 300 долларов) и тут же освободили от уплаты по амнистии в честь 55-летия Победы над фашизмом.
Очень тяжело пережили всю эту историю моя жена и маленькая дочка. Дочка все время плакала, когда по телевизору меня поливали грязью. Она не очень понимает, что такое Чечня, но когда слышит это слово - всегда подходит и говорит, что в Чечню ехать не надо. Не очень любит она и Путина. Когда он появляется на телеэкране, она говорит: "Путин - плохой дядя". Я ей не возражаю. Хотя понимаю, что дело не только в этом.